— Мам? Пап? Вы чего там?

— Да так, папа снова травит те дурацкие несмешные анекдоты, — соскакиваю с плеча "папы" и, поправив лямки пижамной майки, открываю дверь.

Женя стоит по ту сторону и криво улыбается. Как обычно — не разжимая губ. Пару месяцев назад ему поставили брекеты и он до сих пор немного стесняется.

— А чего смеёшься тогда, раз не смешные?

— Ну-у…

— Короче, — машет рукой "всё с вами ясно", — там доставка приехала.

— Точно! Из пекарни! — судорожно шарю глазами по спальне в поисках халата. — Сейчас я спущусь, пусть подождут секунду.

— Да я уже сам расписался, всё забрал, так что можешь не спешить, — разворачивается и, сделав пару шагов, кидает. — Там кофе уже остывает. И круассаны.

— А кажется, совсем недавно я носила его на руках и меняла подгузники, — с долей тоски смотрю удаляющемуся сыну вслед. Он так вытянулся, скоро будет с меня ростом… Как же летит время. — Твой отец на полном серьёзе планирует оплатить ему учёбу в Гарварде? — закрываю дверь. — Отпустить ребёнка на сколько лет в чужую страну, одного — я ни за что на это не пойду.

— Во-первых, Женя сам горит желанием там учиться и первый подал эту идею деду. Во-вторых, ты же знаешь, что отец в нём души не чает и выполнит любую его прихоть. Ну а в-третьих, Жене пока всего десять, не рано ли ты начинаешь паниковать?

Ловлю улыбку мужа и тоже не могу не улыбнуться. Ну да, как и любая мать я порой раздуваю из мухи слона, излишне что-то драматизирую и волнуюсь "наперёд", но это ведь исключительно от огромной любви. Каждая мать души не чает в своём ребёнке. Будь ему четыре, десять или пятьдесят пять.

— И сдался ему этот Гарвард, — не сдаюсь. — Будто где-то поближе нет достойных ВУЗов.

— Наш сын прекрасно знает чего хочет. И если он что-то задумал, ничто не сдвинет его с намеченного курса, ты же знаешь. Уже взрослый самостоятельный парень — ставит цель и идёт к ней семимильными шагами. Хотя мне кажется, что я в его возрасте был таким разгильдяем.

— С годами мало что изменилось… Марк! Марк! Я же пошутила! Отпусти немедленно!

Скорость, с которой я снова оказалась на его плече была молниеносной.

Удерживая меня за бёдра одной рукой, второй поворачивает замок, причитая, что я вот точно с годами сильно "испортилась" и пора с этим что-то делать…

— Отдай, я сказала! Отда-ай! Ма-а-ам! Мама-а!!! Па-ап!

Марк закатывает глаза и снова спускает меня на пол. Кажется, "наказание" опять откладывается на неопределенный срок.

Снова распахиваю дверь, и в спальню, вырывая друг у друга несчастного плюшевого зайца, закатываются Катя и Ира: одной четыре, другой три, и дети погодки, скажу я вам, то ещё испытание на стрессоустойчивость.

— Катя! Отдай игрушку сестре! Ты же старше!

— Нет, я первая её взяла! Она — моя!

— Нет! Она моя-я! Не отдам! Па-ап, скажи-и! — визжит младшая, вырывая игрушку у сестры с таким рвением, что мне становится жаль несчастного зверя. Но я знаю, что победу всё равно одержит Катя — упорства этому ребёнку не занимать. Если она сказала, что это её — оно будет её. Не при помощи криков, силы и угроз, а благодаря терпению, железным аргументам и огромной воле забрать своё. То, что принадлежит ей по праву.

Катя, как и Женя, ещё одна абсолютная копия своего отца… Впрочем, и Ира ещё себя покажет.

— Па-ап! Отними-и! Помоги, папа!!!

— Ни за что! Этот кролик — мой! Дедушка мне его подарил!

Бросаю на мужа полный смирения взгляд:

— Ты разнимаешь сегодня или я?

Хотя ответ очевиден: Марк в этом доме и миротворец, и добытчик, и нерушимая каменная стена.

А я… а я в душ.

Конец