Она не умела молиться, но отчаянно просила кого-то там свыше простить её за все совершённые когда-то грехи.

Неужели это всё? Вот так? Именно сегодня?!

— Рустам, умоляю тебя, хочешь я позвоню сейчас в полицию и скажу, что всё это сделала я?! Хочешь? Пожалуйста, прости меня… Я всё осознала, правда! Только умоляю — сбавь скорость…

Тяжело дыша, Тарханов по-прежнему молчал, пристально глядя на дорогу. Бисеринки пота собирались в крупные капли и стекали по лицу, но он их словно не замечал, гипнотизируя грязную дорожную гладь.

Дарина не знала, что творится в его голове, но шестым чувством понимала, что это конец…

Как она там однажды сказала? Что лучше сдохнет, чем подпишет заявление о разводе? Пусть лучше дьявол заберёт её душу?

Видимо, кто-то сверху её всё-таки услышал…

Дарина, шумно всхлипнув, дрожащими пальцами достала из сумочки айфон и, как есть, зарёванная, включила прямой эфир в популярной на весь мир социальной сети.

Впервые в жизни ей было наплевать, как она выглядит. Она хотела облегчить душу… кому бы она там сейчас не принадлежала. И всё ещё надеялась, что обезумевший мужчина рядом одумается…

— Это я, Дарина Шелест, и наверное, это будет последняя запись моего блога. Да, такое вот дерьмо, друзья… Марк, — всхлипнула, убрав кулаком мешающие слёзы, — если ты меня сейчас видишь — прости. Возможно, мы больше не увидимся… Я хочу, чтобы ты знал, что я тебя люблю. А ещё я хочу тебе кое в чём признаться… Всем признаться.

Валерий Васильевич очень любил ночную рыбалку. А в те дни, когда жена была не в настроении — тем более.

Поэтому он оделся потеплее, собрал нужные снасти, складной табурет, фляжку-выручайку и пошёл через посадки на реку Усманку, в надежде посидеть на берегу в тишине и покое. Он не рассчитывал на большой улов — в это время года, да ещё и здесь, рыбы почти совсем нет, а какая есть — полудохлая, но это всё лучше, чем слушать пилёжку жены. Да и какое-никакое, всё-таки развлечение на вынужденной пенсии.

Он уже предвкушал, как сядет на излюбленном месте под покосившейся ивой, тяпнет, чтобы согреться… Красота.

Чвакая снегом вперемешку с грязью, Валерий Васильевич, пыхтя, спустился с дороги вниз по склону и уже почти добрался до реки, как услышал неподалёку шум стремительно приближающейся машины. Ещё поругался про себя, что если так будут гонять, то квёлую рыбу — и ту распугают. Но спустя считанные секунды о рыбалке ему пришлось забыть…

Чёрный БМВ на бешеной скорости добрался до середины моста и, протаранив хлипкое ограждение, подбитой птицей полетел в покрытую тонкой ледяной коркой речную гладь…

Эпилог

— Просыпа-айся-я…

Нет. Ну не-ет, ещё совсем чуть-чуть…

Не открывая глаз тяну на лицо одеяло. Оно такое лёгкое, невесомое, словно облако. Как же хорошо…

— Встава-ай…

— Нет, пожалуйста, ещё пять минут, прошу тебя.

— Сама знаешь, что у нас нет этих пяти минут.

Чувствую, как тёплая ладонь ползёт по пояснице, юрко скрываясь за резинкой шелковых ночных шорт.

Смеюсь в подушку, извиваясь и отпихивая задом персональный будильник. Ещё это солнце… оно такое яркое, а учитывая, что огромные окна нашей спальни выходят на восток, даже у первых лучей рассвета нет ни единого шанса остаться незамеченными.

Когда мы только купили этот дом (на баснословную, между прочим, сумму — вспоминать страшно), то несколько ночей не спали до самого утра, наблюдая, как всходит солнце, как робкие лучи с нежно-розовых меняются на насыщенно оранжевые и затем на ярко-красные. Мы говорили так много тогда… обо всём и ни о чём, словно пытаясь восполнить пробелы. Заполнить временные паузы, на которые нас когда-то разлучала жизнь.

Мы пили белый марочный Совиньон сидя на всё ещё не до конца разобранных коробках с вещами, занимались любовью на брошенном на пол пледе… Это было поистине волшебное время, особенно после всего, что нам пришлось пережить. Это было словно… глоток свежего воздуха после, казалось бы, перекрытого навсегда кислорода.

С самого начала у нас всё пошло не по-людски, именно с той первой встречи на открытии ресторана его отца, куда я попала по чужому пригласительному. С той проведённой вместе сумбурной ночи. Может, мы были слишком молоды, неопытны, слишком подвластны чужому влиянию и своим амбициям. Может, не хватало пресловутого жизненного опыта (хотя, конечно, его не хватало…). Может, просто мы встретились в неугодный судьбе час, но было время, когда казалось, что нам ни за что не быть вместе. Слишком много обид, недопониманий и несказанных вовремя правильных слов. И слов сказанных, но не услышанных. Потом это долгое нелепое расставание и новая встреча спустя годы… И снова по проторенной тропе — постоянные подножки, интриги, закулисные игры вокруг нас.

Порой мне начинало казаться, что моя жизнь — не жизнь, а какая-то дурацкая антреприза. Роль в пьесе обиженного на весь мир режиссёра.

И вот, когда уже действительно думалось, что всё, занавес, режиссёр устал и решил избавиться в финале от главных героев, в конце нашего персонального с Марком тоннеля загорелся свет. Увы, я обрела свободу, в самом прямом смысле, только когда жестокий сценарист получил свои долгожданные жертвы. И тоже в смысле самом прямом. Два человека погибли, потому, что один очень сильно любил того, кто очень сильно любил себя… А может, любила и она. Вот так странно, кособоко, уродливо. Но всё-таки любила.

Сейчас, когда розовый солнечный луч припекает правый глаз, когда ладонь мужа всё ещё не теряет надежды добраться туда, куда замыслила, мне кажется, что этого всего вовсе не было. Но если бы мне дали выбор — отмотать плёнку жизни назад и вообще никогда не встретить Марка, не столкнуться со всем, с чем столкнуться пришлось, я бы не раздумывая прошла снова по тому же пути, если бы знала, что в итоге когда-нибудь проснусь вот так, как проснулась сейчас.

Рука Марка забирается теперь под футболку, и я не могу сдержать улыбку. Его рука — неизменная константа каждого нового утра. Погода за окном может быть любой: ледяной ливень в стекло, шквалистый ветер, колючий снег и яркое солнце, но его рука всегда неизменно на моём теле. Словно даже во сне он настроже, словно ему необходимо осязать, что я рядом.

Но сейчас его ладонь не защищает, а нагло домогается, выдёргивая меня из тисков сна. Я смеюсь, игриво пинаю его, прекрасно зная, что всего один его рывок — и я буду лежать припечатанной к матрасу. Марк будет нависать надо мной, удерживая над головой мои руки и просить хихикать потише, потому что у стен этого прекрасного дома есть уши…

Или потише, но не хихикать… В этой спальне довольно часто бывают и совсем иные звуки, и именно их нацелен услышать сейчас этот несносный мужчина.

Глядя в чарующий серо-зелёный микс его глаз я уже практически готова сдаться, как вдруг случайно взгляд падает на настенные электронные часы.

— Вот чёрт! Ты время видел? Семь тридцать! К двенадцати начнут подтягиваться гости, а у нас ещё совершенно ничего не готово. Надеюсь, ты не забыл, что сегодня к нам на барбекю приезжают твои родители, — подскакиваю, приглаживая рукой растрёпанные волосы. — Убери пока постель, а я в душ.

— Какое совпадение, мне как раз тоже нужно в душ. Хорошо, что места там для двоих более чем достаточно.

— Марк! — бросаю в него шёлковую декоративную подушку. — Тебе уже тридцать шесть, пора бы умерить аппетиты!

— А ты слышала теорию о том, что в минуты, когда человек счастлив, он не стареет? Так вот, следуя этой теории мне до сих пор тридцать.

— Нет такой теории. Ты только что её придумал, — дразнюсь.

— Могла бы и подыграть!

Не успеваю я опомниться, как Марк с ловкостью гепарда спрыгивает с кровати и, схватив меня чуть пониже пятой точки, закидывает на своё плечо.

Я смеюсь, молотя по его спине кулаками, угрожая и… предвкушая, и именно в этот момент раздаётся стук в дверь: